Юлия Вертела

На столе недогоревшие церковные свечи, муляж гранаты и водка.
Водка из Владикавказа, сосед по даче подарил мне.

Я хранила чеченскую водку два года. Никому не открывала. Петру принесла.

Пьём с Петром.

Он не хочет в свою тюрьму.

Я - в свою... Внутреннюю.

- Вот сижу под подпиской о невыезде. Каждую неделю в милицию таскают. Пробивают, чей это был револьвер, чего за ним числится.

Его тюрьма реальней, но и моя по-своему страшна.

За окном зарево над Собором. Зарево с Петром, с Петром всегда зарево.

Почему он не может, как все? Почему у него всегда взрывается?

Всегда пожар?

Всегда выстрел?

Всегда молитва!

В Крыму читала в новостях Яндекса: у такого-то-такого-то конфисковали оружие - Петербург, наш район, снаряды и мины Второй мировой, - но и подумать не могла, что именно у него.

И ведь всегда рядом - снаряды и мины, они всегда рядом.

У тех, с кем ты давно, с кем как раз не страшно.

Кто никогда и никому не причинял.

Кто надёжен и не предаст.

Но хранил. Потому что кто-то должен хранить память - и такую тоже.

- Смотри, недавно на приходе в ящик для пожертвований бросили.

Пётр вывалил на стол горсть позеленевших нательных крестов.

- Старообрядческие, из раскопанных захоронений. Могильщики снимали со скелетов. Искали сокровища, а кресты заодно брали. 18-19 век.

- А почему в церковь принесли?

- Дорого не продашь, а выкинуть - совесть замучает.

Медные кресты падали на стол между гранатой и свечами, один с синей эмалью.

- Подари мне этот.

- Бери. Как угадала - женский.

Сжимаю в руке. Ну почему всегда зарево? С этого балкона, с этой крыши. Над Собором. Где Пётр служил в девяностые. А потом в других храмах служил. Не сняли с него сан, до сих пор не сняли. А если и снимут - с таких не снять харизмы.

- А ты помнишь, как мы рванули снаряд на Варшавке? - улыбается.

- Помню.